Зелёный Социализм

На почту сайта сегодня пришло письмо:

Здравствуйте!

Прошу Вас ознакомиться со статьями для дальнейшей публикации на Вашем ресурсе, если они Вам понравятся.

С уважением, Иван

- С удовольствием публикуем предоставленный материал.

Арабская зима. (часть первая)

Дорогие друзья! С удовольствием представляю общему вниманию долгожданную работу Алексея Апполонова «Арабская зима».

1. История вопроса

Уже более года прошло с начала событий, получивших (не вполне корректное, надо сказать1) название «арабская весна». Довольно быстро с подачи СМИ это название сменило другое (совсем уж некорректное, на мой взгляд2) – «арабские революции»; и именно в качестве «революций» данные события были с восторгом восприняты европейскими и североамериканскими левыми.

Российские левые также не остались в стороне от этого тренда. Так, например, Борис Кагарлицкий писал тогда: «Происходящие перемены явно выходят за рамки классического сценария “политической революции”, когда всё ограничивается реформой государственных институтов, происходящей под давлением уличных толп… Происходящее сейчас в Тунисе можно было бы назвать “гражданской революцией”, когда народ, выйдя на улицы, борется за право решать собственную судьбу, не считаясь с рамками официальной политики и государственных институтов. Победа в такой борьбе равнозначна началу социальной революции, но даже в случае поражения вернуть и поддерживать дальше старый порядок оказывается невозможно – общество изменилось… Призрак исламского радикализма и фундаментализма вдруг отступил перед реальностью кризиса, ставшего для всего мира не просто испытанием, но и своеобразным Часом Истины… Не станут ли события в Алжире и Тунисе катализатором новой волны народных выступлений во Франции и Италии? Не грозит ли Саркози судьба Бен Али?… Совершенно очевидно одно: всемирный бунт против неолиберализма начался. Он неизбежно выльется в череду выступлений и революций, подталкивающих друг друга, влияющих на общую ситуацию и меняющих глобальное соотношение сил... 2011 год начинается с массовых выступлений народов против ненавистной неолиберальной системы. Продолжение следует...»3.

После начала западной интервенции в Ливии отечественные (и не только) комментаторы впали в некоторое замешательство. Было непонятно, следует ли считать революцией события, в ходе которых авиация НАТО, выступившего на стороне «революционеров», бомбит независимую страну. Возникал естественный вопрос: могут ли неолибералы при помощи своих вооружённых сил поддерживать «всемирный бунт против неолиберализма»?

У этой апории было только два решения. Можно было признать, что революция – только там, где нет прямой поддержки Запада. По этому пути пошёл, например, Илья Иоффе, предложивший такой критерий «наличия революции»: «Аксиома революции такова – где есть поддержка НАТО, там нет революции»4. Согласно этой схеме, «правильная» революция произошла только в Тунисе и Египте (ну, ещё может быть, в Бахрейне – но там она была подавлена), а события в Ливии однозначно оказывались натовской интервенцией со всеми вытекающими: «Что будет дальше с Ливией – неясно, но судьба её ужасна… можно с большой долей вероятности предсказать, что в ближайшие годы огромное число ливийцев, поживя в условиях “инклюзивной демократии” по-натовски, насладясь разрухой, террором и хаосом, будут вспоминать об эпохе “кровавой диктатуры” почти как о коммунизме...».

Между тем, такой подход, несмотря на всю его привлекательность (из-за ясности и простоты), имел один, но существенный недостаток: уже тогда было достаточно очевидно, что события в арабском мире не являются различными процессами – так, что в Ливии, скажем, происходит что-то одно, а в Египте – совершенно другое. Хотя, конечно, каждая арабская страна имеет свою специфику, но одновременность событий и их масштабность (пусть и разная в разных случаях) наталкивала на мысль, что уж если революция есть, то она есть везде.

Возможно, именно понимание данного обстоятельства привело Бориса Кагарлицкого к другому решению указанной апории. Он предположил (и впоследствии долго доказывал), что в Ливии тоже происходит антинеолиберальная революция, а НАТО поддерживает революционеров просто потому, что у него нет другого выхода: «Европейским правительствам нужно было срочно договориться с восставшими, чтобы не утратить своих позиций в Ливии, а многочисленные перебежчики, примкнувшие к революционному правительству в Бенгази, должны были гарантировать, что после Каддафи в стране всё по возможности останется по-старому»5.

Согласно этой схеме, НАТО потерпело в Ливии сокрушительное поражение, а победу в конечном счёте одержали «революционеры» – как бы сами по себе, и даже вопреки Западу: «В Брюсселе развернулась беспрецедентная и скандальная комедия: не только никто не рвался руководить операцией НАТО, но, напротив, американцы и европейцы всеми силами пытались спихнуть ответственность друг на друга… Плохо скоординированная, неподготовленная и хаотичная воздушная интервенция к середине весны зашла в тупик, а судьба страны оказалась в руках повстанческих полевых командиров и собравшихся вокруг них людей в западных горах Ливии. Именно эти африканские Чапаевы и ливийские Махно со своими джипами-тачанками решили судьбу войны».

Слова Кагарлицкого об «африканских Чапаевых и Махно» показались многим комментаторам, мягко говоря, странными. Уже упоминавшийся ранее Иоффе высказался по этому поводу довольно прямолинейно, даже грубо: «Сравнение натовских-саудовских-катарских «повстанцев» с Чапаевым показывает, до каких пределов низости может дойти некто на пособии из ЦРУ. Это, значит, Чапаев побеждал потому, что ему Черчилль бомбил позиции беляков и выдавал оружие и наличные? Нет уж, “мундир английский...табак японский” – это не про Чапаева было сложено. Африканские Шкуро, ливийские Дутовы – да. Это подходит»6.

Эти и подобные инвективы серьёзно задели Кагарлицкого. В дальнейшем развитие своей теории о революционности ливийского ПНС он сопровождал резкими выпадами в сторону своих оппонентов. «Агрессивная неадекватность», «нежелание принимать реальность нового революционного процесса», «интеллектуальный садо-мазохизм», «глубинный, бессознательный, но какой-то прямо спинно-мозговой антидемократизм» – это лишь немногие из эпитетов, которыми Кагарлицкий наградил7 всех тех, кто по каким-либо причинам не разделял его идеи о торжестве социальной революции в Ливии.

Между тем, последний бастион Джамахирии пал, а полковник Каддафи был зверски замучен «революционерами», и дискуссии о Ливии как-то сошли на нет. Равным образом, сошли на нет и дискуссии об «арабских революциях» вообще – по причине того, что дискутировать стало, в общем-то, не о чем. Борис Кагарлицкий продолжал бодро писать о том, что «вместо нормализации и стабильности, о которой мечтали буржуазия и верхняя часть среднего класса, начинается эскалация революции»8. Однако в реальности никакой эскалации не наблюдалось – в Ливии наступило затишье, а Египет и Тунис более или менее спокойно готовились к выборам.

Незадолго до выборов в Тунисе я опубликовал9 статью «“Арабская весна” и социальная революция», в которой изложил своё видение ситуации. Основные мои тезисы заключались в следующем. 1) Никаких революций (если под «революцией» подразумевать социальную революцию) в арабских странах не произошло (более того, её в принципе не могло там быть и не будет в обозримом будущем). 2) События «арабской весны» – это восстания, обусловленные падением уровня жизни населения в результате неолиберальных реформ, которые проводились правительствами арабских стран. 3) Соответственно, единственными результатами этих восстаний могут быть определённые изменения в политической надстройке, которые, вероятнее всего, только укрепят (постольку, поскольку легитимизируют через демократические выборы) власть господствующего класса, а именно, компрадорской буржуазии. 4) Экономическими последствиями восстаний будет, возможно, дальнейшее снижение уровня жизни населения (особенно – в Ливии).

Монсеф Марзуки, бывший диссидент, а теперь новый президент Туниса, попросил шестимесячного политического перемирия и ввёл мораторий на забастовки и протесты. (Reuters)

Как мне кажется, тунисские выборы подтвердили обоснованность некоторых моих заключений, хотя я, признаться, не ожидал столь сокрушительной победы исламистов в светском, в общем-то, Тунисе. Что же касается большинства других комментаторов, то – цитирую Бориса Кагарлицкого – «успех партий, выступающих под лозунгами исламских ценностей, вызвал истерику у части левой и либеральной интеллигенции»10; по сути, после тунисских выборов почти всем левым стало ясно, что с «арабскими революциями» «что-то не так». Впрочем, сказанное никоим образом не относилось к Кагарлицкому, который (единственный из известных мне левых обозревателей) продолжал упорно гнуть свою линию: арабская революция живёт и побеждает, а на выборах в Тунисе успех сопутствовал вовсе не исламистам, а левым.

Утверждения Кагарлицкого о том, что «левые добились явного и впечатляющего успеха»11), смотрелись несколько странно на фоне того, что (буржуазно-консервативная по сути) исламистская Партия возрождения («Ан-Нахда») получила 89 мест в Национальном учредительном собрании из 217. Однако этому малоприятному для левых факту Кагарлицкий противопоставил то, что «левые суммарно завоевали 97 мест», а следовательно, победили именно они. При этом в список «левых» у Кагарлицкого попала, например, «Народная петиция» («Аридха Шаабиа»), которую он сам – совершенно справедливо – охарактеризовал как «популистскую», и которую (вот об этом он почему-то не упомянул) возглавляет живущий в Лондоне и имеющий двойное гражданство миллионер Мохаммед аль Хашими аль-Хамиди12. Впрочем, «левизна» и остальных тунисских «левых» партий была (и остаётся) весьма умозрительной, а потому Кагарлицкому, вероятно, следовало бы показать, что тунисские «левые» чем-то отличаются от, скажем, греческой ПАСОК или испанской PSOE, которые, несмотря на свою декларируемую левизну были и остаются проводниками неолиберальной политики. Но по понятным причинам (революция обязана побеждать, даже если факты свидетельствуют об обратном) Кагарлицкий даже не коснулся этой проблемы.

Равным образом, объективности ради, Кагарлицкому следовало бы задаться вопросом, за что именно голосовали тунисские избиратели. Это отнюдь не праздный вопрос, как может показаться на первый взгляд: в выборах участвовало порядка ста партий, причём подавляющее большинство сформировалось (или получило легальный статус) буквально за полгода до выборов. При этом программы партий были предсказуемо однообразны: «мы за всё хорошее и против всего плохого». Ко всему прочему, согласно опросам, проведённым за месяц до выборов, 22% опрошенных не знали вообще ни одной партии, а 56% (!) было уверенно, что ни одна из партий не представляет их интересов13. В связи с этим весьма убедительно выглядит послевыборная аналитика тунисского новостного агентства «Tunisia-live», согласно которой «наиболее очевидным трендом в случае этих четырёх [«Ан-Нахда», CPR, «Аридха Шаабиа», «Эттакатол»] партий является успех каждой из них в регионах, являющихся родными для лидеров этих партий… Так, например, Монсеф Марзуки [нынешний президент Туниса], происходящий из клана Марзук, базирующегося в Кебили, получил наилучшие результаты именно в этом регионе… Этот тренд показывает… что люди голосуют не за партийные программы, но за лидеров партий»14. Я понимаю, что аналитика типа этой весьма непроста (надо иметь хотя бы приблизительное представление о структуре тунисского общества), но Кагарлицкий, который неоднократно позиционировал себя как едва ли не единственного в России эксперта по «арабским революциям», мог бы всё-таки представить нечто большее, кроме общих размышлений по принципу: «если в названии партии есть слово “свобода”, то она левая, а если за неё голосуют – то как раз из-за её левизны».

Кроме того, Кагарлицкого почему-то не насторожило то обстоятельство, что, по его же собственным словам, «коммунисты и более радикальные левые тоже оказались представлены в ассамблее, но получили от одного до пяти голосов на каждую из организаций». Точности ради, надо сказать, что наиболее успешные из «радикальных левых», коммунисты из PCOT взяли на выборах только 1,5 % голосов, а всего «радикальные левые» получили процента так 3-4. Исходя из этой безрадостной картины, можно было бы задаться вопросом: если рейтинг радикалов находится на уровне статистической погрешности, то о какой «эскалации революции» может вообще идти речь? Ведь, казалось бы, по мере эскалации социальной революции массы должны всё более радикализироваться – так почему же тунисские массы предпочли исламистов коммунистам, причём предпочли абсолютно?

Наконец (даже если оставить в стороне все вышеуказанные проблемы) Кагарлицкий прекрасно знал, что правительство формировать будут именно исламисты (в коалиции с одной-двумя другими партиями), а вовсе не те «левые», которые «суммарно завоевали 97 мест», и соответственно, «левого курса» – хотя бы теоретически – от такого правительства ожидать невозможно. Однако Борис Юльевич даже в этом усмотрел удачный для революции поворот: «Писать конституцию и реформировать экономику будут на основе соглашения между силами, представляющими разные классы, политические идеологии, интересы и ценности. Возможно, так оно и к лучшему». К лучшему-то оно может, и к лучшему, но как тогда быть с революцией? Ведь если конституция будет компромиссом между «разными классами», то в чём тогда революционность произошедших в Тунисе изменений?

Как бы то ни было, после выборов в Египте, на которых исламисты взяли уже не 37%, как в Тунисе, а все 69%, Кагарлицкий перестал писать об «арабских революциях». Другие отечественные левые комментаторы также утратили интерес к этой теме, тем более что и в России происходили выборы, которые, конечно, вызвали куда больший интерес, чем события в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Более или менее обсуждаемой остаётся разве что тема сирийских событий, однако контекст и тон дискуссии уже совсем другой – даже буревестник «арабской революции» Кагарлицкий не рискует выступить с заявлением о том, что Сирия должна быть подвергнута насильственной демократизации во имя торжества левых идей. Между тем, на мой взгляд, времени с начала событий «арабской весны» прошло предостаточно, и вполне можно попытаться подвести некие итоги – по крайней мере, хотя бы в том, что касается нынешней ситуации в странах «победившей революции».

Арабская зима. (часть вторая)

2. Пейзаж после «революции»

Тунис

Тунис был «колыбелью» «арабской весны» и при этом наиболее светской и европейски ориентированной из арабских стран, а потому ожидалось, что наиболее серьёзные социальные преобразования произойдут именно здесь. Что же мы видим год спустя после падения режима Бен Али?

После выборов в НУС победители из «Ан-Нахда» образовали коалиционное правительство вместе с «левыми» из Конгресса за республику (CPR) и «Эттакатол». Новым президентом стал представитель CPR Монсеф Марзуки, хотя ключевые посты в правительстве, в том числе важнейший пост премьер-министра, достались представителям «Ан-Нахда» (что характерно, пост министра иностранных дел – несомненно, самым демократическим образом – получил зять лидера исламистов Рашида Ганнуши Рафик Бен Абдессалам, который, к тому же, работал главой аналитического отдела телеканала «Аль-Джазира» и – чисто случайно, надо думать – представлял интересы Катара на одной из конференций в НАТО).

Хотя некоторые СМИ высказывались в том духе, что «основные министерства возглавили люди, не имеющие профессионального опыта в этой сфере»15, правительство принялось за работу, засучив рукава. Ганнуши первым делом стал заверять западных партнёров, что «мы продолжим революцию, чтобы достигнуть наших целей, чтобы Тунис был свободной, независимой развивающейся, процветающей страной… мы будем соблюдать все ранее подписанные международные договоры и конвенции»16. Последнее, несомненно, относится и к договорам Туниса с МВФ, которые подразумевают, в том числе, жёсткую финансовую дисциплину и запрет на увеличение субсидий населению17. Как видно, Ганнуши понимает под «революцией» вовсе не то, что понимает под ней, например, Кагарлицкий. Однако «революцию по Ганнуши» вполне приветствовал Барак Обама, который подчеркнул, что «тунисский народ движется в направлении демократического будущего, которое определено чувством собственного достоинства, справедливостью, свободой слова и лучшими экономическими перспективами для всех».

«Левый» президент Марзуки также заверил бизнес, что «новое правительство национального единства планирует способствовать усилению частного сектора для того, чтобы привлечь инвестиции и повысить занятость; планируется пересмотреть некоторые законы, которые препятствуют инициативе инвесторов». Бизнес в лице президента союза тунисских промышленников и предпринимателей UTICA выразил удовлетворение экономической программой правительства и отметил, что все партии, его формирующие, «сходятся в том, что экономика должна быть открытой»18.

Западные бизнес-партнёры Туниса тоже с удовлетворением отреагировали на эти и другие подобные заявления. «Мы ожидаем, что они будут проводить дружественную по отношению к бизнесу политику»; «большинство их спонсоров – представители торгового класса, которые привержены идее либеральной экономической политики; поэтому у них нет серьёзных планов по изменению экономической политики предшествующего правительства»; «в экономических вопросах они не являются радикалами: в этом отношении «Ан-Нахда» – консерваторы, они сторонники свободного предпринимательства»19.

Впрочем, нельзя сказать, что демократически избранное правительство совсем забыло о народе. Исламисты обещали создать в течение двух лет 600 тыс. новых рабочих мест. Правда, это обещание представитель один из тунисских политиков прокомментировал в том духе, что «в программе премьер-министра не указано, какими средствами будет достигнута цель… ничего не сказано об инвестициях и о том, на сколько процентов планируется сократить уровень бедности». Видимо, «это не более чем декларация намерений»20.

Пока новое демократическое правительство и «левый» президент Марзуки декларируют благие намерения, жизнь трудящихся Туниса становится совсем скверной. Ни одна из проблем, стоявших перед страной до декабрьского восстания, не была решена, более того, экономическая ситуация только ухудшилась. С начала «арабской весны» число безработных выросло с 600 000 до 850 000 человек (при 11 млн. населения), т.е. приблизительно с 14% до 20% трудоспособного населения. В некоторых регионах безработица достигает 50%. Экономика ставит рекорды падения: в прошлом году потери составили около 4,8 млрд. динар – почти 4% ВВП21; экономический рост был отрицательным: – 1,8%22; золотовалютные резервы снизились на 20%; спад в добывающих отраслях составил 65% (по отношению к предшествующему году), в химической промышленности – 23%, в туризме – 40%23. При этом растёт инфляция и цены на предметы первой необходимости. Как говорит один тунисский профсоюзный активист, «После падения Бен Али не было предпринято ни единого шага ни для того, чтобы остановить резкий рост цен, в частности на хлеб и лекарства, ни для того, чтобы смягчить неравенство между регионами и создать рабочие места»24.

Послереволюционный экономический спад в Тунисе

Профсоюзы отвечают на эту ситуацию забастовками. В 2011 г. в Тунисе прошло 567 забастовок, в которых приняли участие 140 000 рабочих из 340 различных компаний. По сравнению с 2010 г. число забастовок увеличилось на 122%25. «17 января национальное информационное агентство передало, что в городке Сельяна вспыхнула массовая забастовка, которая парализовала часть населённого пункта. Школы закрылись, дороги были блокированы самодельными заграждениями, люди требовали срочно обеспечить работу и провести реформу регионального развития. Трасса между гуверноратами эль-Кеф и Джендуба тоже оказалась блокирована безработными и рабочими, требовавшими повышения оплаты труда. Сложная ситуация из-за забастовочного движения сложилась в городах Кассерин, Гафса, Сфакс и др.»26. Власти, в свою очередь, отвечают репрессиями. Профсоюзных лидеров арестовывают, им угрожают; имели место случаи, когда офисы профсоюзных организаций поджигались. По словам лидера Тунисского Всеобщего Союза Рабочих (UGTT) Хусина Абасси, «они хотят запугать нас, вселить страх в наши сердца и вынудить нас отказаться от защиты наших прав и нашего дела»27.

Новое правительство стремится заткнуть рты не только рабочим, но и вообще всем, кто так или иначе не доволен ситуацией. Интернет-издание «Middle East Online» сообщило 25 января об аресте молодого тунисского певца, автора песни «Ничего не изменилось», смысл которой заключается в том, что после краха режима Бен Али в стране всё осталось по-прежнему. «Отец юноши рассказал, что после того, как люди в гражданской одежде увезли его сына на джипе, о дальнейшей его судьбе ничего не известно»28.

Рассматривать требования протестантов правительство, судя по всему, не собирается. Кроме угроз и репрессий в ход идут уговоры и призывы к «сознательности». После волны забастовок «левый» президент Марзуки пожурил «нетерпеливых» сограждан и призвал к «национальному согласию», которое, по его мнению, заключается в прекращении забастовок и выступлений против властей. В противном случае, заявил он, «мы совершим коллективное самоубийство»29. Президента поддержал министр труда Туниса, сопроводив свою речь заявлением, что особо несознательные «будут наказаны по всей строгости закона»30.

На этом фоне растёт всеобщее разочарование в «революции». «14 января Тунис отпраздновал первую годовщину “Революции свободы и достоинства”… “Революция открыла дверь в светлое будущее”, – заявил в официальном обращении тунисский президент Монсеф Марзуки… Вместе с тем не все тунисцы отмечали этот день с радостью в сердце. Сотни вышли на главную площадь столицы и, как и год назад, требовали обеспечить достойную жизнь, право на работу. “Мы совершили эту революцию против диктатуры, чтобы обрести право на достойную жизнь, а не для того, чтобы помочь каким-то оппортунистам реализовать свои политические амбиции”, – рассказал один из участников демонстрации. “Сегодня у нас день траура. Власти дали нам возможность отпраздновать революцию. Пригласили эмира Катара по этому случаю. Спасибо, что они продали Тунис этим людям”, – сетовал другой участник акции… Глава республики Монсеф Марзуки и премьер-министр Хамади аль-Джебали, выступавшие 9 января перед жителями городов Тала и Кассерин, были вынуждены спешно покинуть трибуны, т.к. публика начала выкрикивать “Прочь!”, “Вы нарушили свои обещания!”»31.

Могла ли тунисская «Революция свободы и достоинства» привести к каким-то иным результатам? На мой взгляд, нет. Ещё до тунисских выборов я писал: «Рабочее движение в Тунисе и Египте плохо организовано, радикальные социалистические партии (там, где они есть) не пользуются широкой поддержкой, и, кроме того, даже если бы одна из таких партий и смогла захватить власть (что само по себе невероятно, но допустим, всё-таки, что это возможно), она не смогла бы её удержать без внешней поддержки, на которую сейчас рассчитывать в любом случае не приходится… Либеральные реформы последних десяти-двадцати лет привели к тому, что экономика арабских стран оказалась в значительной степени (если не тотально) замкнутой на Запад, и преодолеть эту зависимость на данный момент не представляется возможным… Поэтому даже если вдруг к власти в некоей арабской стране придут революционные антиимпериалистические силы, они всё равно будут вынуждены через какое-то время вернуть страну в систему глобальной экономики и, тем самым, в зависимость от Запада»32.

То, что новое тунисское правительство проводит ту же самую неолиберальную политику, которую проводило правительство Бен Али (а в этом уже нет никаких сомнений), есть неизбежное следствие экономического положения Туниса как капиталистической периферии. Более того, имеются основания считать, что нынешняя политическая ситуация даже в большей степени, чем при Бен Али, благоприятствует проведению неолиберального курса. В самом деле, режим Бен Али был нелегитимен, а нынешний режим пришёл к власти в результате свободных демократических выборов. Режим Бен Али хотя и был покровительствуем Западом и нефтяными монархиями, но без особого восторга. Нынешний режим – плоть от плоти западной пропаганды («первые свободные выборы в арабской стране!») и нефтяных денег (не зря вышеупомянутый демонстрант сказал о том, что правительство Джебали продало Тунис Катару), а потому в случае чего его будут спасать куда активнее, чем бывшего диктатора.

Но если всё так плохо, то разве не может произойти нового восстания (особенно в случае, если экономическое положение страны будет ухудшаться и дальше)? Да, это вероятно (хотя и не слишком – по указанным выше причинам, положение нынешней власти куда прочнее, чем оно было у Бен Али). Однако кто тогда станет новым политическим лидером? Это не могут быть «системные левые», поскольку они, вместе с исламистами, несут ответственность за нынешнее положение дел. Это не могут быть «радикальные левые», потому что их поддержка в обществе ничтожна. Это не могут быть профсоюзы потому что, во-первых, они сильны только в депрессивных шахтёрских регионах, а во-вторых, их требования преимущественно экономические, но не политические. Наиболее вероятный кандидат – это нынешняя оппозиция, представленная главным образом либералами из Прогрессивной демократической партии (PDP).

Смогут ли либералы возглавить протестное движение (вне зависимости от того, какие формы – парламентские или непарламентские – оно примет)? Это зависит, в том числе, от того, привлекут ли они на свою сторону профсоюзы и недовольных трудящихся. И здесь вырисовывается весьма любопытная картина. Хотя, казалось бы, профсоюзы в нынешней ситуации должны блокироваться с «радикальными левыми», а «радикальные левые», соответственно, должны резко повысить свою популярность в рабочей среде, в Тунисе всё происходит совсем иначе. «Светские демократы начали привлекать значительные массы народа для участия в митингах, к которым присоединились также профсоюзные деятели. Так 25 февраля состоялась массовая демонстрация, собравшая членов профсоюзов, PDP, движения «Ат-Тадждид», – в общей сложности более 3 тыс. человек… Главным упрёком в адрес правительства аль-Джебали стало отсутствие чёткой программы для решения животрепещущих социально-экономических проблем и неготовность обсуждать новую социально-экономическую политику с профсоюзами»33.

Таким образом, круг замыкается. Борис Кагарлицкий приветствовал выборы в Тунисе как победу левых и особо подчёркивал, что «катастрофическое поражение потерпели именно либеральные партии западного типа»34. Теперь уже всем видно, что те самые левые оказались прозападными либералами, с которыми сейчас вступают в борьбу другие прозападные либералы, на некоторое время (до гипотетического прихода к власти) оказавшиеся левыми. Профсоюзы же блокируются с ними просто потому, что больше не с кем (те же коммунисты из Тунисской рабочей коммунистической партии (PCOT) заняты преимущественно спорами о том, следует ли удалить из названия партии слово «коммунистическая»35, и похоже, дрейфуют в национал-либеральном направлении). Таким образом, как представляется, Тунису в обозримом будущем невозможно избежать неолиберального прозападного курса, хотя, конечно, этот курс может иметь разные формы и принимать более или менее людоедский характер.

Помимо этого следует упомянуть об исламском факторе. Его значение в случае Туниса не следует преувеличивать, но и преуменьшать, как показала практика, тоже не стоит. Теоретически нынешняя тунисская власть может переписать конституцию в духе ислама: в НУС уже идут споры о включении в конституцию пункта о том, что основой правовой системы Туниса должен быть шариат, а демонстрации сторонников радикального ислама привлекают тысячи людей. Более того, в Тунисе уже проходят процессы об «оскорблении общественной морали»36. В случае, если Тунис официально станет исламским государством, то у «Ан-Нахда» появится возможность для единоличного и неограниченного во времени правления. Впрочем, в какую сторону эволюционирует политика движения «Ан-Нахда», на данный момент совершенно непонятно (хотя, на мой взгляд, каких-то радикальных действий в обозримом будущем ждать от него не следует).

Картина довольно безрадостная, но она такова, какова есть. Тем не менее, Тунис, как мне кажется, ещё может избежать социально-экономической катастрофы и вернуться на «дореволюционный» уровень экономического развития. В значительной степени это будет зависеть от того, как правительство справится с нынешними протестами. Если оно откажется от жёсткого противостояния с профсоюзами и удовлетворит хотя бы минимальные требования трудящихся, то это, возможно, несколько стабилизирует ситуацию и тунисская экономика пойдёт в рост. Конечно, эта стабилизация не решит стоящих перед страной проблем, но, по крайней мере, позволит избежать кровавых эксцессов вроде гражданской войны в Ливии.

Арабская зима. (часть третья)

Египет

Ситуация в Египте куда хуже чем в Тунисе, но, с другой стороны, она более прозрачная. В Египте нет противостояния между исламистами и светскими партиями, и исламисты похоже, пришли к власти в стране всерьёз и очень надолго. Можно, конечно, спорить по поводу того, какие это исламисты – умеренные или радикальные, или по поводу того, как «Братья-мусульмане» будут взаимодействовать с салафитами из «Ан-Нур», а все они вместе – с военной хунтой, но для меня лично всё это представляется совершенно умозрительными вопросами37. Примерно такими же, как ведущиеся сейчас в Египте дискуссии о том, допустимо ли ношение женщинами обуви на высоком каблуке, а если допустимо, то где (дома или на улице).

Что же касается сути происходящих в Египте процессов, то она такова. «11 февраля исполнился год со времени краха режима Хосни Мубарака. Кому стало лучше от происшедшего? Явно не основной массе египтян. За прошедший год в политической сфере заметных изменений не произошло – страной продолжает править по сути прежняя элита в лице Высшего совета Вооружённых сил, пусть и поделившаяся некоторыми элементами власти с “Братьями-мусульманами”. В экономической сфере Египет всё больше склоняется в сторону свободного падения, поскольку поступления от основных источников доходов стабильно сокращаются при одновременном росте расходов на поддержание существовавших ранее социальных стандартов»38.

К этим словам можно добавить ещё разве что слова Алаа аль-Ашвани, одного из основателей движения «Кефайя»: «Прошёл целый год, а ни одна цель египетской революции не достигнута – за исключением суда над Мубараком. Мы начинаем понимать, что сменили одну деспотию на другую»39. Статья Алаа аль-Ашвани называется «Разочарование: Похищенная революция», и это название весьма точно коррелирует с настроением тунисского демонстранта, который говорил, что «мы совершили эту революцию против диктатуры, чтобы обрести право на достойную жизнь, а не для того, чтобы помочь каким-то оппортунистам реализовать свои политические амбиции». Это сходство не должно удивлять: если «арабская весна» в Египте и Тунисе была единым процессом, то и результаты этого процесса должны быть сходными.

Экономическая политика нынешнего Египетского правительства, похоже, сводится к простой идее: «надо занять денег». И занимают: только с начала года – порядка 4 млрд. долларов у МВФ, ещё столько же у Саудовской Аравии. Есть, однако, подозрение, что деньги дают не очень охотно, или не так много, как нужно, или не на тех условиях: отсюда, возможно, происходит недавнее обострение отношений между Египтом и его западными партнёрами (со стороны Египта больше похожее на шантаж). Как известно, в феврале египетские спецслужбы арестовали 43 сотрудника американских НПО, действовавших на территории Египта по обвинению в незаконном финансировании организаций из-за рубежа. Затем последовали долгие переговоры, крутившиеся вокруг финансовой помощи США, которые, в конце, концов, закончились к полному удовлетворению сторон. Тех арестованных, которые были гражданами США, египтяне отпустили, а американцы, в свою очередь, пообещали продолжить субсидирование египетской армии (1,3 млрд. долларов в год).

Недавно, в начале апреля, произошёл новый конфликт – уже с Израилем: Египет прекратил поставки газа в «единственную демократическую страну в регионе». Суть конфликта чисто коммерческая: обвинив израильскую сторону в невыполнении условий по контракту и разорвав все договорённости, египетское правительство, судя по всему, попытается затем перезаключить контракт на более выгодных для себя условиях.

Кстати сказать, эти коллизии с НПО и поставками газа наглядно опровергают конспирологическую версию о том, что восстание в Египте было инспирировано США: Мубарак был старым и надёжным партнёром Запада, а куда занесёт нынешнее египетское правительство, похоже, не знает и оно само.

Одновременно с заниманием денег у зарубежных партнёров, египетское правительство усиленно сокращает социальные расходы – так, что экономическая политика, проводившаяся при Мубараке, кажется человечнее нынешней. Как пишет Ясин Темлали, «Между бюджетом первого послереволюционного премьера Египта, Эссама Шарафа, представленным на рассмотрение военного совета в июле 2011 года и бюджетом последнего мубараковского премьера Ахмада Надифа, утверждённым годом раньше, почти нет никаких различий. Хуже того, после “внимательного изучения” предложений Шарафа военным советом и под предлогом “защиты революции” от самой себя, военный совет приказал премьеру сократить некоторые статьи социальных программ, касающихся здравоохранения, жилищного строительства, зарплаты и страхования безработных. Нынешний премьер-министр Камаль Ганзури ничем не лучше своего предшественника. Несмотря на продолжающиеся народные протесты (забастовки, выступления с требованиями снижения цены на газ и т. д.), нет никакой разницы между экономической политикой переходного военного правительства и правительств свергнутого режима Мубарака. В планы нынешнего правительства, похоже, входит намерение продолжать перекладывать экономические проблемы страны на плечи бедноты. Это будет осуществляться путём увеличения налогового бремени на бедных, а также массивных зарубежных заимствований, которые простые люди и их дети будут выплачивать всю свою жизнь… Спустя год после 25 января невидно никаких признаков отступления от экономической политики режима Мубарака (главные характеристики которой выражались словами “коррупция” и “незаконные прибыли”), а также от намерения приватизации десятков госпредприятий. Военный совет пока даже не задумывается о том, чтобы потребовать от бизнеса внести свой вклад в разрешение финансового кризиса… Ганзури полагает, что этот вклад не должен превышать “щедрой” платы капиталистов за потребляемую их заводами энергию. Слабо верится в то, что Братья-Мусульмане, формирующие новое правительство Египта, намерены что-то менять в экономической политике страны. Напротив, Братья уже пообещали, как военным, так и США, “уважать” существующие правила и поощрять инвесторов»40.

Впрочем, чему здесь удивляться, если практически на следующий же день после победы «революции» Эссам Шараф заявил, что «Египет продолжит движение к свободной экономике»41. В принципе, конечно, двигаться стране больше некуда. Альтернативные варианты были утрачены даже не при Мубараке, а, вероятно, ещё при Садате. Однако если при диктатуре Мубарака, согласно мнению Госдепа США, «развитию экономики Египта препятствовало вмешательство государства, а именно, субсидии на питание, квартплату, электроэнергию и т.д.»42, то теперь, при странноватой, но вполне реальной демократии, Египет оказывается в ситуации полной экономической свободы, когда государственного вмешательства в экономику ожидать больше не приходится (и соответственно, не приходится ожидать сохранения упомянутых субсидий). Российские левые, воспевающие египетскую «революцию» (такие как Кагарлицкий или kommari), должны бы всё-таки вспоминать иногда, что учение Карла Маркса – это политэкономия, а не балаболство о том, что «свобода лучше несвободы», а также понимать очевидные вещи, вроде того, что демократия в политике отнюдь не подразумевает экономического равенства.

И, опять-таки, даже если зациклиться только на том, что «свобода лучше несвободы», и не замечать в упор пресловутых материальных потребностей43, то вышеупомянутым левым стоило бы всё же обратить внимание хотя бы на этот вот факт. «Каирский суд вынес приговор по делу известного актёра Аделя Имама, осудив его на три месяца за “оскорбление ислама в его экранных работах”»44. Мне очень хочется думать, что когда Борис Кагарлицкий призывал россиян «учиться у арабов», он не имел в виду – «учиться у арабов преследовать тех, кто не уважает господствующую религию». Однако, с другой стороны, даже элементарное знание принципов исторического материализма в сочетании с пониманием того, на каком уровне развития находится египетское общество, необходимо должно было бы привести левого теоретика к выводу о том, что никаких «швабод» в современном европейском понимании этого термина в демократическом (особенно – в демократическом) Египте ожидать невозможно.

В довершении ко всем названным проблемам, Египет постоянно потрясают вспышки насилия. Как правило, это более или менее мотивированное или хотя бы осмысленное насилие (например, погром израильского посольства вполне объясним, если принять во внимание исторически скверные отношения между странами). Однако события, произошедшие 1 февраля 2012 года во время матча между командами «Аль-Ахли» и «Аль-Масри» не вписываются ни в какие рамки. 74 погибших, несколько сотен раненых – вот результат беспрецедентного в мировой футбольной истории побоища, осуществлённого фанатскими группировками. Этот дикий случай, на мой взгляд, свидетельствует о том, что общество взвинчено до предела и готово взорваться в любой момент – «бессмысленным и беспощадным египетским бунтом».

Демонстрация 27 мая на площади Тахрир возобновила
дух революции в Египте (Mai Shaheen)

Смогут ли нынешние (и будущие) египетские власти предотвратить этот взрыв – неизвестно. Даже профессиональный либерал, профессор РГГУ Г. Косач, который, как правило, восторженно высказывается обо всём, что одобрено Западом (и, соответственно, о египетской «революции» тоже), вынужден признать, что в Египте «разворачивается драма»45. Однако каков бы ни был финал этой драмы, достаточно очевидно, что левым партиям и движениям в Египте не светит ничего. Их там просто нет в статистически значимом количестве (напомню только о том, что «Коалиция социалистических сил», куда входят пять наиболее радикальных социалистических партий, насчитывает лишь около 5000 членов46). При этом ожидается (прежде всего – самим египетским народом), что функцию социалистов (защиту трудящихся от произвола компрадорского капитала) возьмут на себя исламские партии. Как они будут осуществлять эту функцию – посмотрим. Но мне кажется, что едва ли у них получится что-то путное – если принять во внимание то, как вполне исламистские режимы нефтяных монархий обращаются с иностранными наёмными рабочими (которые, попрошу заметить, преимущественно мусульмане, и – теоретически – должны защищаться от произвола работодателей в соответствии с принципами исламского права).

Ливия

Как уже отмечалось выше, события в Ливии чётко поделили отечественных левых комментаторов на две неравные группы. Для подавляющего большинства ливийская гражданская война стала хрестоматийным примером неоколониальной агрессии Запада против независимой страны. Для Бориса Кагарлицкого и ресурса «Рабкор», напротив, Ливия стала символом победы «революции» над «неолиберализмом». Равным образом, и российское экспертное сообщество разделилось на такие же неравные части. Большинство описывало (и описывает) ситуацию в мрачных тонах, и лишь профессор РГГУ Косач восторженно приветствовал ливийскую «революцию», причём, насколько можно судить, основной причиной его радости было изгнание из Ливии российского капитала. Желание лишний раз подчеркнуть, что «Ср…ая рашка катится в ср…ое г…но»47, равно как и убеждённость в том, что бомбардировки и оккупации всегда благотворны, если они исходят от Запада48, сыграло с экспертом дурную шутку: в то время, как в Сабхе шли тяжёлые бои с применением танков и артиллерии, Косач убеждал «Рабкор», что все незаконные вооружённые формирования давно разоружены, а страна спокойно готовится к выборам49.

В принципе, конечно, надо быть уж совсем ангажированным персонажем, чтобы не признавать того очевидного факта, что в Ливии всё-таки произошла катастрофа. Даже противники старого режима признают, что государство держалось практически на одном человеке – на Каддафи – и после его убийства перестало существовать. Так, бывший премьер-министр ПНС Махмуд Джибриль сказал недавно: «Вместе с падением режима (Каддафи) рухнуло и государство»50. Садат эль-Бадри, зампредседателя городского совета Триполи, описывает общую ситуацию в столице так: «Здесь всё развалилось… мы мгновенно перешли от тотальной диктатуры к тотальной свободе, и каждый теперь делает то, что ему в голову взбредёт»51. Посетившие Триполи в феврале сего года западные журналисты сообщают: «Ополчение из Триполи занимает Гранд Отель. Ещё кто-то охраняет аэропорт. И хотя по утрам находят меньше трупов, чем раньше, ночью всё ещё звучат выстрелы… Официальные лица из МВД признают, что у них нет достаточной власти, чтобы остановить грабежи и перестрелки. Уголовные суды парализованы. Если какого-нибудь ополченца арестовывают, товарищи тут же вызволяют его из тюрьмы. В ситуации, когда безработица достигает 30% (а среди молодёжи она ещё больше), НПС с трудом наскребает средства для единовременной выплаты (US $1600) каждому ополченцу, в надежде, что его удастся убрать с улицы»52.

Хотя в Ливии осуществилась мечта многих левых теоретиков – в результате «революции» появился «вооружённый народ» – этот самый «вооружённый народ», вместо того, чтобы разобраться с эксплуататорами, начал активно зачищать себя самого. Арабы, туареги, берберы, чернокожие, бенгазийцы, триполитанцы и ещё Бог знает какие и по какому принципу сформированные группировки схлестнулись между собой за контроль над ресурсами. Политические манёвры (которые включают громкие заявления о независимости то одного, то другого региона) перемежаются боевыми действиями с применением тяжёлого оружия – только за последний месяц и только в Сабхе погибло около 200 человек, несколько сотен получили ранения. При этом Ливия уже начала экспортировать нестабильность в близлежащие страны: бывшие ливийские военнослужащие из числа туарегов приняли активное участие в восстании своих соплеменников в Мали, в результате которого была провозглашена независимость области Азавад.

В то же самое время в фантастическом мире, где обитают эксперты по «арабским революциям» Кагарлицкий и Косач, наиболее серьёзной задачей, стоящей перед ПНС Ливии является «планирование инвестиций в общественный транспорт»53.

В мире же реальном происходит постепенная дезинтеграция страны (которая, правда, ещё не приняла необратимого характера). И при таковых обстоятельствах единственная экономическая стратегия, доступная на данный момент ливийским властям, заключается в двух элементарных и предсказуемых действиях: 1) восстановление нефтедобычи (практически выполнено) и 2) распределение среди населения полученных от продажи нефти и газа средств (осуществляется с трудом – потому что «всех» много, а «всего» мало, и разделить «все» на «всех», да так, чтобы «все» остались довольны – задача архисложная, и нынешним ливийским лидерам явно не по зубам). Что же касается не столь простых, как «добыть – продать – поделить», проектов, то они проваливаются по причине общей анархии и казнокрадства. Даже наведение элементарного порядка в сфере общественной безопасности оказываются для ПНС нерешаемой задачей. «Переходный национальный совет (ПНС) Ливии перестал совершать выплаты бывшим повстанцам в связи с финансовыми махинациями на миллионы ливийских динаров, сообщает официальное информагентство страны. “Выплаты вознаграждения повстанцам были приостановлены в связи с нарушениями и злоупотреблениями” – заявил Мохаммед Харизи, представитель ПНС Ливии. “Миллионы динаров, выделенных революционерам, были украдены с помощью финансовых махинаций” – уточнил он»54.

Как бы то ни было, будущее Ливии, по всей видимости, будет решаться в Брюсселе, Эр-Рияде и Дохе. Если главные спонсоры ливийской «революции» прислушаются к паническим крикам Махмуда Джибриля о том, что «это фатальная ошибка – бросить Ливию на произвол судьбы»55, и сделают хотя бы что-то для сохранения ливийской государственности, то, вероятно, эта самая государственность будет сохранена. Если же «высокие стороны» решат, что проще иметь дело с племенными вождями и региональными царьками – Ливия прекратит своё существование. В любом случае, однако, ливийские левые (если таковые вообще есть) останутся не при делах: страна будет отдана на откуп ставленникам Запада и нефтяных монархий. И, говоря о перспективах Ливии вообще, могу лишь привести ещё раз уже процитированные выше слова Иоффе: «В ближайшие годы огромное число ливийцев, поживя в условиях “инклюзивной демократии” по-натовски, насладясь разрухой, террором и хаосом, будут вспоминать об эпохе “кровавой диктатуры” почти как о коммунизме...».

P. S. Пока я писал эту статью, появилась весьма примечательная работа Артёма Кирпиченка «Революция или наступление реакции?» (http://liva.com.ua/Is-this-a-revolt.html). Насколько я понимаю, автор, в общем и целом, разделяет мой скептицизм относительно «бунтов отчаяния» (термин Артёма Кирпиченка), имевших место в арабском мире. Эта статья, грамотная и взвешенная, вселяет определённую надежду на то, что отечественные левые наконец-то увидят за деревьями лес, т.е. за трескотнёй пропаганды – реальную политэкономическую ситуацию в арабских (и не только) странах.

---

1 Некорректное – хотя бы уже потому, что тунисское восстание началось в декабре 2010, а закончилось в январе 2011.

2 Свои соображения по этому поводу я изложил в статье «“Арабская весна” и социальная революция»: http://rabochy.livejournal.com/6136.html

3 http://www.rabkor.ru/authored/11681.html

4 http://www.left.ru/2011/6/arabspring208.phtml

5 http://vz.ru/opinions/2011/8/24/517096.html

6 http://www.left.ru/2011/6/arabspring208.phtml

7 http://www.rabkor.ru/authored/12733.html ; http://www.rabkor.ru/authored/12798.html

8 http://www.rabkor.ru/analysis/12807.html

9 http://rabochy.livejournal.com/6136.html

10 http://www.rabkor.ru/analysis/12807.html

11 http://vz.ru/opinions/2011/10/31/534767.html

12 «Народная петиция», взявшая 26 мест в парламенте (третье место) являет собой весьма специфический пример «левой партии». Её лидер называет себя «консервативным прогрессистом», а партию характеризует как «национальную социальную исламскую альтернативу» и всячески подчёркивает, что она «защищает арабо-мусульманскую идентичность». Уже в этом году партия представила свой проект будущей конституции. В нём было прописано, что «Тунис – суверенное государство, его религия – ислам, который является источником права, его язык – арабский, строй – республика». Как отмечает А.А. Кашина, «иными словами, основой тунисского законодательства, по такой конституции, станет шариат, чего не было в прежней тунисской конституции. Следует учесть, что вместе с умеренными исламистами из движения «Ан-Нахда» партия «Народная петиция» составляет в НУС 50%». http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

13 http://www.tunisia-live.net/2011/09/04/opinion-poll-results-reveal-perce...

14 http://www.tunisia-live.net/2011/11/03/how-did-people-vote-on-october-23rd/

15 http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

16 http://www.iimes.ru/rus/stat/2011/08-11-11a.htm

17 http://www.imf.org/external/pubs/ft/scr/2010/cr10282.pdf

18 http://www.tunisia-live.net/2011/11/08/marzouki-pledges-for-a-new-partne...

19 http://english.ahram.org.eg/NewsContent/3/12/25250/Business/Economy/Tuni...

20 http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

21 http://www.tunisia-live.net/2011/08/24/post-revolutionary-tunisia-experi...

22 http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

23 http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

24 http://www.marxist.com/tunisia-one-year-after-the-revolution-wave-of-str...

25 http://www.marxist.com/tunisia-one-year-after-the-revolution-wave-of-str...

26 http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

27 http://www.marxist.com/tunisia-one-year-after-the-revolution-wave-of-str...

28 http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

29 http://www.alarabiya.net/articles/2011/12/15/182678.html

30 http://www.marxist.com/tunisia-one-year-after-the-revolution-wave-of-str...

31 http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

32 http://rabochy.livejournal.com/6136.html

33 http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

34 http://vz.ru/opinions/2011/10/31/534767.html

35 На 1-м съезде Тунисской рабочей коммунистической партии (состоялся в июле 2011 г.) была озвучена идея об отказе от «коммунистического наследия» и о переименовании партии в просто «рабочую».

36 «18 февраля было возбуждено судебное разбирательство против директора и редакторов газеты «Ат-Тунисийя», опубликовавших непристойную фотографию футболиста команды Реал Мадрид, обнимающего свою обнажённую подругу-модель. Фото было перепечатано из немецкого журнала «GQ». Директор газеты Несреддин Бен Саид, её главный редактор Хабиб Гизани, а также ответственный за рубрику были обвинены в «оскорблении общественной морали». Подсудимым грозит от шести месяцев до пяти лет лишения свободы и штраф в размере 79-790 долл… Это не первый подобный процесс, ставящий оказавшихся у власти исламистов перед необходимостью выразить чёткую позицию относительно рамок свободы слова. Почти все подобные процессы над журналистами были отложены на более поздний срок». http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

37 Этими вопросами очень интересуется, например, профессор РГГУ Г. Косач, который, в попытках понять нынешнюю политическую ситуацию в Египте, доходит аж до 30-х гг. XX в. Впрочем, после тотальной зачистки египетского политического поля, которая была произведена Мубараком и его предшественниками, эвристическая ценность этих экскурсов сродни исследованию современной политической ситуации в России посредством изучения дореволюционных газет и обсуждения политического состава первой царской думы.

38 http://www.iimes.ru/rus/frame_stat.html

39 http://www.vedomosti.ru/opinion/news/1503795/pohischennaya_revolyuciya

40 http://left.ru/2012/1/temlali212.phtml

41 http://www.sis.gov.eg/En/Story.aspx?sid=54285

42 http://www.alarabiya.net/articles/2011/07/13/157400.html

43 В этой связи совершенно дикой, гнусной и отвратительной мне представляется позиция российского востоковеда, директора Института Африки РАН, Алексея Васильева, который, говоря о том, что причиной египетской «революции» стал некий «дух свободы», отметил, что: «Если считать по калорийности, сколько египтянин, пусть субсидированные лепёшки, пусть это некачественная пища, но он в среднем получал больше калорий, чем требует международная норма. Значит, не это взорвало ситуацию (http://finam.fm/archive-view/4066/)». Я искренне и от всего сердца желаю директору Института Африки РАН? питаться исключительно «субсидированной некачественной пищей», но в рамках международной нормы. Возможно, тогда мозги у него встанут на место.

44 http://vz.ru/news/2012/4/24/575953.html

45 http://www.rabkor.ru/interview/13103.html

46 http://socialistworker.org/2011/05/31/new-shape-of-the-struggle

47 http://www.rabkor.ru/interview/12735.html

48 Собственно, суть позиции Косача относительно взаимодействия Запада и всех прочих стран вполне изложена в следующих словах: «Поезд слишком далеко ушёл вперёд, чтобы можно было вернуться к соответствующим временам, к тому, что в России называется оккупированным Ираком, когда слово “оккупация” понимается не как термин международного правового словаря, а в прямом смысле, в советском смысле – установление колониального господства. В Ираке не была денационализирована нефть. В Ираке действуют собственные институты власти, в том числе и в этой сфере» http://news.rambler.ru/11525134/. С точки зрения Косача, Ирак вовсе не «оккупирован». Ну, то есть, он оккупирован, но не «оккупирован» – он оккупирован по международному праву (хотя – тут уж я всё-таки скажу своё слово – без мандата ООН, т.е. как раз вопреки международному праву), а не «оккупирован» в «советском смысле слова». Данный пример хорошо показывает, что рггушная профессура готова прибегнуть к любой лжи и к любой – даже очевидно нелепой – аргументации для оправдания преступных действий своих западных идолов (в некоторых случаях – спонсоров).

49 http://www.rabkor.ru/interview/13103.html

50 http://vz.ru/news/2012/3/25/570807.html

51 http://seattletimes.nwsource.com/html/nationworld/2017890083_libya02.html

52 http://seattletimes.nwsource.com/html/nationworld/2017890083_libya02.html

53 http://www.rabkor.ru/authored/12798.html

54 http://www.izvestia.ru/news/521404

55 http://vz.ru/news/2012/3/25/570807.html

http://rabochy.livejournal.com/14211.html - 1 часть
http://rabochy.livejournal.com/13903.html - 2 часть
http://rabochy.livejournal.com/13794.html - 3 часть